Wladi

Конец мая 1972-го. Шла вторая неделя, как я приехал с армии домой. Родные, друзья, одноклассники, соседи... Голова болела по утрам – спасу нет. В короткие часы «ясности» мама сказала, что дров на зиму не мешало бы заготовить. Я ответил, что готов, что буду рад чем-нибудь, кроме пьянки, заняться. Уже следущим утром меня рано разбудила мама: «Собирайся! Видела папиных друзей, Вячкина Михаила и Пронина Николая – они сейчас едут в лес к леснику договариваться!».

Пока я, преодолевая противную похмельную слабость, собирался – мама приготовила «гомонок», где уже торчала бутылка: для "разговора" с лесником. Созерцание сего предмета навело меня на мысль о ведре – выпростаться! Но времени на «излияние» уже не было – под окнами тарахтел «Ижак» Николая Ивановича Пронина. Меня, как самого тощего (а может быть, заметив моё "шатающее положение" - чтоб не упал), поместили промеж себя, заботливо убедившись, что бутылка из сетки по дороге не выпадет  и мы поехали. Свежесть летнего утра немного привела меня в чувство. По дороге мужики, перекрикивая свист ветра, просветили меня: едем к леснику, там надо поработать пару дней, затем он даст нам делянку и будем валить лес.

Лесник Василий Пугачёв жил в доме, что был в лесу между Асеевской и Мордовским Ишимом. На ней, почти перед мостом через Ишимку, чуть заметная дорога ответвлялась вправо. Въехав во двор мы увидели жену лесника, которая, сунув в ведро с молоком руку, пыталась кормить молодого лосёнка. Длинноногий лосёнок буянил, требуя настоящего вымяни, а не палец, который норовила ему сунуть маленькая, худенькая женщина. Брызги молока обильно оросили не только её лицо и руки, но и нехитрую одежонку. «Стой, паразит! Да провалиться тебе! Стой, окаянный! – отчаянно орала хозяйка, пытаясь урезонить лосёнка. Животное каким-то образом осталось сиротой и пару дней, как прибилось к их двору.

Из дома вышел лесник, увидев нас, он дал рукой команду – ждите на опушке. Пришёл на опушку Василий быстро. Дело было, видимо, заранее оговорено и Пугачёв спросил коротко: «Ну?». Это «ну» было в моей сетке и, после короткого «будем», в перерывах между хрустом молосольного огурца, Василий объяснил обстановку: едем туда-то, три дня работаем по метке деревьев, затем едем на делянку. Вдруг Василий испуганно засуетился, пряча «следы преступления» - к опушке приближалась его жена. Нарочито громким и деловым голосом лесник ещё раз повторил сказанное, мы тоже засуетились, изображая, что всё у нас «путём и всё по делу». Жена, сказав что-то по хозяйству, ушла. «Давай быстрей – шёпотом скомандовал лесник и, вылив в кружку остатки, выпил, схватил ломотик хлеба, замахал рукой: «Езжайте-езжайте, я на лошади!»

В указанном месте уже вовсю шла работа. Какая-то женщина объяснила нам суть: подходишь к дереву, замеряешь его большим, деревянным штангелем и, дождавшись своей очереди, кричишь: сосна! деловая! 25! Или: берёза! дрова! 30! Первое понятно, а цифры – это диаметр ствола в 1.5 метра от низа. Женщина всё заносила в особый журнал. Я даже не предполагал, что за эти три дня  заработаю столько, что мог оплатить весь заготовленный лес, его доставку домой и все «угощения» вместе взятые! Ещё и себе осталось!

Три дня работы «по уговору» пролетели быстро. Я «оклемался»: свежий воздух, никакой пьянки, лёгкая работа – делали своё дело. У соседа, Пузренкова Виктора Григорьевича, я попросил мопед и мог сам приезжать в лес.
Но вот наступил и «наш день». Мы встретились опять у лесника. Лосёнок за эти дни привык к методу кормёшки и не буянил. Было интересно наблюдать как он, на тонких ногах, пил из ведра. Лесник попробовал сразу же на опушке повторить былое, но Николай Пронин сказал коротко – сначала делянка. Пугачёв махнул рукой и указал место (квадрат), где мы встретимся. Мы были мобильнее, поэтому прибыли на место быстро. Через час прибыл на лошади лесник. Он указал какие деревья валить, а какие не трогать: всё, что «дрова» и имеет насечку – нам. Кончив «пол-пузыря» мужики, жуя на ходу, взялись за топоры. Лесник начал было претендовать на остатки, на что получил короткий ответ – на обед нам тоже надо! Чуть помявшись, лесник уехал, выместив свою досаду за недопитое на лошадёнке, пройдясь по ней матом и кнутом.

Работа спорилась и к обеду мы повалили хорошую гору! Я заметил, что были повалены и деревья, которые нам не принадлежали. На моё замечание мужики рассмеялись – а мы, как-то, не заметили! Потом пояснили: для хозяйства надо!

К концу третьего дня, совсем неожиданно, на делянке появился лесник. Он быстро «усёк» наш мухляж – мужики не успели спрятать – и разразился отборным матом. Минут пять «лаялись» мужики, затем, послав лесника «на туда» и, получив от того « направление в туда», мои кумпеля сели на «ижак» и уехали. Остался «посланный на туда» лесник и я, раздумывающий о «направлении», в которое я должен буду пойти. Наступило неловкое молчание. Лесник, почесав рукой сначала спереди, затем сзади, затем, сняв фуражку – потную макушку, сказал: «У тебя там осталось чё?». Я вытащил из сетки пол-бутылки оставшегося «чего». Крепкими зубами лесник рванул газетную пробку и, сплюнув её на землю, стал выливать содержимое в кружку. Когда в бутылке оставалась пара капель, он задержал руку и посмотрел на меня: «Сам-то будешь?» К его видимому удовольствию - отказался.
Размалывая зубами огурец, лесник задумчиво смотрел на гору беспорядочно лежащего леса. Предстояло ещё обрубать ветки, стаскивать брёвна... Затем он, приняв решение, встрепенулся, и сказал: «Привезёшь завтра пузырь и забирай всё на «туда»!

Я смотрел вслед уезжающему леснику и на горы леса. Начинало вечереть и одному продолжать работу не имело смысла. «Домой! – решил я, - Но сначала к мужикам, может быть улажу спор».

Мужики наотрез отказались от дров – забирай всё, как уже сказал лесник, на «туда»! А работу они сделали в память о моём отце - пользуйся!

Первые два дня я ездил в лес один. Работал до самой темноты и понял, что быстро мне всю работу не одолеть. Наступали выходные и я попросил помочь своего брата, зятя и соседа Григорича. Рано утром мы отправились в путь: все на велосипедах, а Григорич на мопеде. Он же вызвался взять наши сумки-запасы, чтобы нам было полегче. Топоры я прятал на делянке - чтобы каждый день их не возить. Григорич, самый "моторизированный" из нас, "дымил" чуть впереди: под горку до низа мы не отставали. На низу он вдруг остановился - цепь ерундит и пропустил нас вперёд: догонит! Минут через 10 он нас догнал и обогнал, но опять остановился - цепь ерундит. Раза три так повторялось, пока мы не заметили, что Григорич еле "за руль держится". Самый смышлёный из нас оказался зять - он раскрыл продуктовую сумку из которой сиротливо возвышалась, заботливо обложенная закусоном - дабы не упала, бутылка. На её донышке переливалась пара капель оставшейся жидкости! Мы стали ржать, а зять, более всех из нас "висевший" на этом напитке - разразился отборной бранью. В завершении он послал Григорича в "на туда" и тот, держась за руль и виляя от обочины дороги к другой обочине, "подымил"... В "на туда" или нет - не знаю, но нас осталось на одного меньше, а работа - всё та же.

Зять, остро переживающий от отсутствия спиртного, корил меня, что я доверил сумку соседу, что я не взял двух бутылок, что я то да сё...
Как бы то ни было, а лес мы всорости обработали и на трёх (!) доверху перегруженных "зилах" привезли домой. Хорошие брёвна надо было срочно "ошкурить", дабы не завелись "насекомости", а то, что дрова - перепилить, расколость, сложить... Одним словом - было мне не до "пъяности".

Так, благодаря напряжённой работе мне удалось избежать "зелёного змия" и, вместе с ним, всех других, связанных с ним, последствий. А из хороших брёвен срубил придел. Этому научил меня мой зять. Иногда появлялся и Григорич, которого зять потом опять послал в "на туда". Этим посыланием в "на туда" заразился и я. Мы срубили венцов 6-7 и я послал в "на туда" зятя, надоевшего мне своей небрежной работой и "змеем". Он работал очень быстро, это было хорошо, но небрежно, что мне не нравилось. И, немного от него подучившись, я и применил на нём знания русского языка. Он ушёл. В на "туда".

До осени мне удалось закончить сруб и на следущее лето мы: вернувшиеся из "на туда" зять и Григорич, я и братишка, сломав сени, водрузили сруб на положенное место. Работа спорилась. Мы много шутили. Например: братишка работал по разборке сеней вверху, а зять внизу. Вдруг что-то упало. Мы затихли. Тихо было и внизу. Саша со страхом спросил: "Пилипыч (зятя мы звали искажённо по отчеству) - ты живой?"

"А чАво мне сделатся!"

"А жаль! - закончил, выдохнув, братишка. Мы облегчённо захохотали и стали работать поосторожнее.

Мне нравилось работать с зятем: когда он не пил, то был человеком весёлым, спорым и жадным на работу. Под стать ему был и его брат Виктор, тоже иногда "заглядывавший" на стройку. К выходкам Григорича, человека несомненно талантливого и работящего, на мой взгляд - лучшего слесаря в городке ( о нём мой отдельный рассказ), мы привыкли. Его помощь и участие заканчивались после первой рюмки. Затем он только мешал своими разговорами и советами. Его мы быстро посылали в "на туда", он так же быстро, обидевшись, уходил, чтобы так же быстро снова "оттуда"  вернуться...

Интересно возвращаться через многие годы в воспоминаниях назад. Наши ссоры, обиды, недомолвки - всё это становится таким мелким, совсем не важным, пустым, вздорным. А вот хорошие часы - они как свет озаряют и согревают душу, наполняя её благодарностью Создателю за счастье жить среди этих людей, учиться от них, помогать им и принимать от них помощь.