Wladi

На противоположной стороне от нас (нечётной стороне ул Ленина), рядом с домом братьев Плотниковых, жили Никитины. Тётю Лизу я помню очень хорошо, поскольку видел её в последний раз в 1995 году. А вот её мужа не помню совсем. В «детской» памяти отложилось как выносили из ворот гроб с телом её мужа, накрытый покрывалом. Наша улица всегда «пестрела» от таких процессий, что мрачно откладывалось в памяти и не сгладилось до сих пор.

У тёти Лизы было двое детей: Людмила, подружка моей сестры Ирины, и Володя, ровестник моей сестры Маши. Частенько вечерами, когда на улице становилось темно, одно из окон дома Никитиных светилось красным светом: «Фотографии печатают» – с уважением и завистью говорили мы, «салаги». Я тогда даже представить себе не мог: как это так - «печатают»? Молодёжь жила своей жизнью: Володя играл на мандолине, был неплохим спортсменом, он мне запомнился – в светлой «футболке», в шароварах и спортивных белых тапочках – тогдашний шик по высокому разряду. Людмила была веселушкой-хохотушкой. Была она очень красивая и быстро вышла замуж. Сразу же после свадьбы молодые уехали, отчего в моём сознании тут же отпечаталось: вышла замуж – уезжай. Её муж, Слава, был тоже симпатичным парнем. И очень добрым. Это он дал мне первые уроки по фотографированию и «открыл тайну фотопечати».

У него был фотоаппарат «ФЭД». Я понятия не имел, что такое «фэд», но уже мог «с видом знатока» рассуждать среди сверстников о «Лейке» (искренне связывая это название с огородной лейкой) или «Смене», старательно повторяя технические термины и преимущества аппаратов, данные, полученные от Славы. Фотоаппарат был в кожанном футляре и мне очень нравился его запах. Надо было в поисковом окошке жёлтое пятнышко наставить на объект и «свести» двойное изображение – так устанавливался фокус. Я мог часами сидеть и всё подряд «фокусировать».

Володя тоже после окончания школы уехал. Я забегал к тёте Лизе поиграть (побреньчать) на мандолине или балалайке. Володя учился этому у Леонида Михайловича Маркина, говорят – играл неплохо. А я так и не научился. Ещё мы, пацаны, помогали тёте Лизе убирать в сарай дрова и брикет. Она всегда угощала нас сладкими райками, коробовка назывались.

В 90-е годы тётя Лиза с осени и до лета уезжала к детям: в Киев или Самару. Но летом возвращалась и подолгу, до темноты, сидела на крыльце. Сама она уже плохо видела, но рвалась в родные места! Частенько к ней подсаживались и другие женщины с соседних домов. Закутавшись от вечерней прохлады в пальто, фуфайки и «шушуны» (это чтото вроде длинного пиджака из чёрного бархата) они провожали взглядами каждого проходившего по улице: а это кто такой (такая)? Чем-то умеренно-спокойно-вечным веяло от этой группы. Может быть кто-то и проворчит в их сторону – рассплетничались... А для них это был своего рода клуб новостей: кто да что. Интересно же увидеть молодого парня или девушку, чьих родителей знаешь с пелёнок, а с бабкой-дедкой «хороводы водил».

Я вот тоже сейчас вглядываюсь в молодых участников группы на «однокашках» – ищу сходство с их родителями, бабками-дедками... Радуюсь, когда кого узнаю – свой! Чем я отличаюсь от этой группки? Разве, что «шушуна» нет, да не улица перед носом, а монитор... Зато поговорить (переписываться) могу: нет-нет, а спрошу – «Вы не того-то родственник?» Глядишь: вместе и помянем добрых людей, которых часто уже нет!

Продав свою половину соседям, тётя Лиза уехала к дочери в Киев.

Уже дано снесено крыльцо, подновлён фасад. Лихо проносятся вверх и вниз иномарки, в которых сидят правнуки-праправнуки знакомых тёти Лизы: даже, если бы она и сидела на крылечке и имела бы «соколиные очи» - не разлядишь, не узнаешь молодого поколения. Пронесутся – глазом моргнуть не успеешь... Да что там скорость машины? Жизнь проносится так быстро, что как ни моргай, а её будто бы и небыло...